Тема, которой мы сегодня коснемся, не совсем новогодняя. Но она не перестает волновать людей с первобытных времен до наших дней. Особенно, когда исторические факты касаются нашей малой Родины.
На сайте Кирово-Чепецкого музея размещено прелюбопытнейшее исследование, касающееся истории краж в Вятском крае. Итак, читаем (в сокращении).
- В сёлах Вятской губернии предметами хищения становились продовольственные запасы, сельскохозяйственный инвентарь, домашняя утварь, одежда, деньги. Вобщем, к рукам прибирали всё, что плохо лежит.
Вот донесение пристава 2 стана Вятского уезда Вятской губернии от 26 октября 1907 года:
«В ночь на 22 октября 1907 года у крестьянина Чепецкой волости деревни Басиха Евдокима Андреевича Потапова через проникновение в окно клети из незапертого сундука сделана кража кожаного бумажника с деньгами (11 руб.) и паспортом на его имя, а также разного рода имущества на сумму 10 рублей. Подозрение в краже падает на крестьянина того же селения […] Потапова. Дознание вместе с рапортом передано судебному следователю Вятского окружного суда 1 участка Вятского уезда и донесено участковому товарищу прокурора».
Забирались в чужие дома, чтобы поживиться, не только однодеревенцы, но и пришлые люди.
«17 октября 1911 года чернобыльский мещанин Киевской губернии Терентий Григорьевич Щербаков, 33 лет, похитил в избе крестьянина деревни Лучники Поломской волости Василия Петровича Лучникова кожаные рукавицы стоимостью 80 копеек, с которыми и скрылся в село Александровское (Прим. Ныне – ст. Просница Кирово-Чепецкого района). Там снова совершил кражу. В доме крестьянина Михаила Матвеевича Малых в отсутствие хозяина похитил карманные серебряные часы стоимостью 15 рублей».
Если закон стоял на страже прав собственника и преследовал любое покушение на чужую собственность, то по обычному праву некоторые кражи вообще не считались преступлением. Например, не воспринималось в деревне как преступление воровство плодов, овощей в крестьянских садах и огородах. «Репа да горох сеются для воров», – гласила народная пословица. На срывание плодов и хищение овощей сельской молодёжью местные жители смотрели как на «шалости» или «баловство».
Более важными кражами, с точки зрения сельских жителей, считались кражи со взломом.
29 октября 1907 года урядник 11 участка 2 стана Вятского уезда сообщал в рапорте, что «у крестьянина Просницкой волости деревни Минеевской Романа Зиновьевича Деришева в ночь на 13 октября проникновение в окно кладовой, состоящей в связи с жилым помещением, из запертого внутренним запором сундука посредством отогнутия шарнир сделана кража денег около 1 рубля. Подозрение в краже падает на крестьянина […] Деришева, 19 лет».
Кражи совершались как днём, так и ночью, в праздники и в будни.
«В ночь на 20 февраля 1911 года, когда жители деревни Трушинцы Кстининской волости по обычаю предавались масленичному разгулу и не наблюдали в достаточной степени за своими жилищами, у крестьянина Матвея Счастливцева была совершена кража денег в количестве 170 рублей 30 копеек из сундуков, находящихся в клети, со взломов замков как в самой клети, так и у всех трёх сундуков. Неизвестный похититель проник в дом через незапертые ворота».
Из приведённых документов видно, что уже на стадии дознания в большинстве случаев удавалось установить виновных. Далее их следовало наказать. И вот тут вновь проявлялось противоречие закона и народной традиции.
Цель уголовного закона состояла в том, чтобы любого и каждого непременно покарать, отомстить за содеянное преступление, а деревня в своём обычно-правовом мировоззрении считала, что главное в том, чтобы преступник раскаялся и исправился. И если преступник испрашивал у всего честного народа и, прежде всего, потерпевшего, прощение, то это служило ему смягчающим обстоятельством.
При совершении кражи малолетним также не доводили дело до суда. С ним расправлялся сам хозяин, поймавший вора, или его наказывали родители. Про такого вора крестьяне говорили: «Глуп ещё, что его судить. Оттаскать его надо хорошенько, чтобы больше не думал воровать. Вот тебе и весь суд». В этой снисходительности к малолетним воришкам проявлялась народная мудрость, позволявшая, с одной стороны, наказывать правонарушения, а с другой стороны, упреждать от желания брать чужое.
Также, по мнению историка Владимира Безгина, в русской деревне не считались преступными действия, вызванные чрезвычайными обстоятельствами («Нужда закона не знает»). В представлениях крестьян присвоение чужого имущества по причине голода выступало обстоятельством, которое оправдывало вора и освобождало его от ответственности. Преступления такого рода в суждениях деревенских жителей находили своё оправдание: «Не умереть же ему с голоду».
Чаще всего в деревне объектом посягательства становилось имущество более богатых односельчан, а также всех тех, кто не являлся членом крестьянского сообщества: чиновники, горожане, купцы, учителя и т.п. Так, урядник 8 участка 2 стана Вятского уезда Коробейников доносил, что «в октябре 1907 года из находящегося в квартире проживающего в селе Усть-Чепецком чиновника Феофана Павловича Панова маленького столика через отогнутие верхней доски его сделана кража денег (21 рубль) и разного имущества на сумму 11 рублей 85 копеек. Подозрение в краже падало на крестьянку села Усть-Чепца […] Бровцыну и сына её Сергея».
О наиболее громких преступлениях сообщалось в прессе. Так, газета «Вятская речь» 25 ноября 1917 года писала: «В селе Кстинино Вятского уезда из бакалейной лавки А.И. Гасникова похищено разного рода товаров на сумму свыше 2000 рублей».
Из всех имущественных преступлений самым тяжким в селе считалось конокрадство. «На конокрадство смотрит народ как на тяжкое, потому что лошадь для крестьянина настолько необходима, что без неё он пропадет». Вопреки официальной трактовке такого рода преступлений уголовным кодексом потерпевший рассматривал кражу коня как покушение на него самого. Мужик полагал: раз преступление направлено против него лично, то и наказание должно быть прямым и непосредственным. Он не мог быть уверен в том, что преступника вообще накажут: конокрады умело скрывались и волостные власти чаще всего не могли своими силами справиться с этим бедствием. С пойманными конокрадами в русской деревне расправлялись самосудом. Такая самочинная расправа отличалась особой жестокостью, и, как правило, заканчивалась смертью преступника. В случае же предания конокрадов волостному суду, тот приговаривал их к максимально возможному наказанию – 20 ударам розгами.
Другие случаи «хищения в особо крупных размерах» (коровы, мешки с мукой или зерном и т.п.) также подразумевали суровое наказание виновному.
Решение о самосуде принималось, как правило, на сельском сходе во главе со старостой. Приговор выносился втайне от местных властей, чтобы они своим вмешательством не препятствовали расправе.
За менее тяжкие преступления, такие как кража одежды, обуви, пищи, воров часто подвергали «посрамлению», то есть, публичной экзекуции, унижающей честь и достоинство. Крестьяне объясняли существование этого обычая тем, что «сраму и огласки более всего боятся». По приговору сельского схода уличённого вора нагишом с украденной вещью или соломенным хомутом водили по селу, стуча в вёдра и кастрюли. После такого публичного наказания вора сажали в «холодную», и только потом передавали в руки властей. Символикой и ритуалом «вождения» вора община показывала свою власть и предупреждала жителей деревни, что в случае воровства кары не избежит никто.
Похищение вещей из церкви («церковная татьба») крестьяне считали не просто воровством, а тяжкой кражей, особым преступлением против Бога. Такие преступления также имели место в дореволюционной деревне. Особенно участились случаи краж в церквях в начале ХХ века, в эпоху войн и революций. Сказывалось не не только падение нравов, но и пробелы в организации караулов.
Чаще всего объектом посягательства выступали кружки для сбора пожертвований. Прикованные к церковной стене только легонькой железной цепочкой, они вводили в искушение сельских воришек. Но были и такие святотатцы, которые крали из церкви священные сосуды и снимали ризы с икон. По мнению крестьян, на такое могли пойти либо последний грешник, либо человек некрещёный.
«23 сентября 1907 года в церкви села Кырмыж Пальничной волости Вятского уезда была обнаружена кража денег из стоявших в церкви кружек всего на сумму до 30 рублей. Дознание установило, чтот кража из кружек начала совершаться уже давно и непременно близкими к церкви людьми, что доказывается тем, что дужка одного сломанного замка и верхняя пластина другого, чтобы взлом был не виден, скреплялись воском. Выяснилось, что кража совершалась бывшими рабочими, поправлявшими иконостас в Кырмыжской церкви в соучастии сторожа. Последнего выдало то, что он во время своих недель дежурств постоянно покупал водку на мелкие деньги – копейки и двухкопейки».
Случался разбой и на дороге.
«8 июня 1907 года на дороге от города Вятки к селу Кстинино на сборщика пожертвований на Всехсвятскую церковь города Вятки крестьянина Щербининской волости деревни Пахомовской Ивана Митрофановича Карпова напали трое неизвестных и, избив его, похитили у него кружку, в которой было до 10 рублей пожертвований, а также и книгу, в которой делалась запись имён пожертвователей».
Дела о сельских кражах в большинстве своём находились в юрисдикции волостных судов – низшего выборного крестьянского судебного органа. Судьи выбирались населением от всех сельских обществ волости, но утверждалось только четверо. Юрисдикция такого суда была очень ограниченной и распространялась на мелкие имущественные споры, а также проступки с максимальным наказанием в 15 суток ареста, и только на крестьян данной волости.
Так, в 1901 году во время проверки Пасеговской волости председателем Вятского уездного съезда было зафиксировано, что волостным судом здесь в период с января по октябрь было рассмотрено 54 дела, из них 8 – по кражам, 10 – об оскорблении чести, 11 – о нарушении порядка и спокойствия, 14 – о нанесённых обидах действием.
Чаще всего за воровство волостные суды подвергали штрафу с взысканием потерь, причинённых воровством. При вынесении решения суд учитывал личность подсудимого. Члены волостного суда говорили, что «решают, глядя по человеку, и по хозяйству». Нередко дела заканчивались примирением сторон.
С конца XIX века, по мнению исследователей, наблюдался рост правовой культуры деревни. Волостные судьи при вынесении решений стали в большей мере руководствоваться требованиями действующего законодательства. И всё же в ряде мест волостные суды вплоть до революции 1917 года продолжали применять виды наказания, не предусмотренные действующим законодательством, а исходившие от многовековой практики разрешения бытовых споров среди людей, тесно живущих в одном сообществе.
